МИХАИЛ МУРОМОВ

Бобруйщина, зелёный край родной!
Ты кажешься кому-то небольшою
С прославленной твоей Березиной,
С такою неприметною Олою.

А мне была ты с детства дорога –
Моей судьбы, моей надежды завязь,
И рек твоих неброских берега
Широкими, просторными казались.

Бобруйщина, светла твоя краса.
Твои леса, поля, дороги, люди.
Доярок Воротынских голоса
Слышны и в Минске всем, кто песню любит…

Меня ты добротою белорусскою
Согрела с детства, щедрая моя,
И мне дала фамилию бобруйскую,
Чтоб помнил: кто, откуда родом я.

Микола Аврамчик.

Отрывок из поэмы Роберта Рождественского «210 шагов».

Было училище. Форма – навырост,
Стрельбы – с утра, строевая – зазря.
Полугодичный ускоренный выпуск
И на петлицах – два кубаря…

Шёл эшелон по протяжной России,
Шёл на войну, сквозь мельканье берёз.
«Мы разобьём их, мы их осилим,
Мы им докажем» - гудел паровоз.

Станции, как новгородское вече,
Мир, где клокочет людская беда…
Шёл эшелон. А на встречу… Навстречу
Лишь санитарные поезда.

В глотку не лезла горячая каша.
Полночь была, как курок взведена.
« Мы разобьём их! Мы им докажем.
Мы их осилим…» - шептал лейтенант.

В тамбуре, маясь на стрелках гремящих,
Весь продуваемый сквозняком,
Он по дороге взрослел это мальчик.
Тонкая шея, уши торчком…

Только во сне, оккупировав полку,
В осатанелом табачном дыму
Он забывал обо всём не надолго.
И улыбался… Снилось ему

Что-то распахнутое и голубое:
Небо, а может морская волна…
-Танки! И сразу истошное: -К бою!!!
Так они встретились: Он и Война.

Воздух наполнился громом, гуденьем,
Мир был изломан, был искажён.
Это казалось ошибкой, виденьем,
Странным, чудовищным миражом.

Только виденье не проходило.
И вслед за танками у моста
Пыльные парни в серых мундирах
Шли и стреляли от живота.

Дыбились шпалы, насыпь качалась,
Кроме пожара не видно – ни зги.
Словно на этом планета кончалась
Там, где сейчас наступали враги.

Словно её становилось всё меньше…
Ёжась от близких разрывов гранат,
Чёрный, растерянный, онемевший
В жёсткой кювете лежал лейтенант.

Мальчик лежал посредине России.
Всех её пашен, дорог и осин.
Что же ты, взводный? Докажем? Осилим?
Вот он – фашист! Докажи и осиль!

Вот он фашист. Огалтело и мощно
Воет его знаменитая сталь.
Знаю, что это почти невозможно,
Зная, что страшно…И всё – таки ВСТАНЬ!

Встань, лейтенант! Слышишь? Просит об этом
Весь возникая из небытия,
Дом твой, пронизанный солнечным светом,
Город, Отечество, мама твоя.

Встань, лейтенант! Заклинают просторы.
Птицы и звери, снега и цветы.
Нежная просит девчонка с которой
Так и не смог познакомится ты.

Просит далёкая средняя школа,
Ставшая госпиталем с сентября.
Встань! Чемпионы двора по футболу
Просят тебя, своего вратаря!

Просит высокая звёздная россыпь.
Просит излучина каждой реки.
Маршал приказывает и просит:
- Встань, лейтенант, постарайся, смоги.

Глядя значительно и сурово
Между Землёю и небом скользя,
Просит об этом крейсер «Аврора»,
Тельман об этом просит тебя.

Просят деревни, пропахшие гарью.
Солнце, как колокол в небе гудит…
Просит из будущего Гагарин:
Ты не поднимешься – он не взлетит.

Просят твои неврожденные дети.
Просит история… И тогда
Встал лейтенант и шагнул по планете,
Выкрикнув не по уставу: -Айда!

Встал и пошёл на врага, как вслепую.
Сразу же сделалась влажной спина…
Встал лейтенант и наткнулся на пулю,
Большую и твёрдую, как стена.

Вздрогнул он, будто от зимнего ветра.
Падал он медленно, как на распев.
Падал он долго. Упал мгновенно.
Он даже выстрелить не успел.

И для него наступила сплошная
И бесконечная тишина…
Чем это бой завершился? Не знаю.
Знаю, чем кончилась эта война.

Ждёт он меня за чертой неизбежной.
Он мне мерещится ночью и днём.
Худенький мальчик. Всего – то успевший
Встать под огнём и шагнуть под огнём.

Вот и дождь прошёл.
Радуга, как полымя.
А ведь так хочется,
Чтоб и нас помнили

То ли в памяти закровоточила древняя рана,
то ли сходишь с ума в бесконечности душных ночей:
белоснежные львы, раздирая на клочья туманы,
бродят ночь напролет до дрожащих рассветных лучей.

В мертвых залах музеев застыли роскошные гривы,
и из мраморных пастей не вырвется царственный рык,
мимо толпы безглазые шествуют неторопливо,
и никто не замрет ни на вечность, ни даже на миг.

Но порой, ошалев от кошмаров нахлынувшей ночи,
прорываясь сквозь полные мрака тяжелые сны,
вижу я: оживают и когти размеренно точат
белоснежные львы в неподвижном сиянье луны!

Андреев

... И проснусь я в мире невозможном,
Где-то, между будущим и прошлым.

Да, я знаю, я вам не пара,
Я пришел из другой страны,
И мне нравится не гитара,
А дикарский напев зурны.

Не по залам и по салонам,
Темным платьям и пиджакам -
Я читаю стихи драконам,
Водопадам и облакам.

Я люблю - как араб в пустыне
Припадает к воде и пьет,
А не рыцарем на картине,
Что на звезды смотрит и ждет.

И умру я не на постели,
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще,

Чтоб войти не во всем открытый,
Протестантский, прибранный рай,
А туда, где разбойник и мытарь
И блудница крикнут: вставай!

Н.Гумилев

... И проснусь я в мире невозможном,
Где-то, между будущим и прошлым.

Устав от суеты,
На крышу заберусь.
Весна. Орут коты -
Я в стройный хор вольюсь.

А надо мной Луна,
Дырявая как сыр,
Давно сошла с ума
И скалится на мир.

Прижму к себе кота
И поцелую в нос:
Двуногие хитры,
Четверолапый прост.

А. Мартлин

... И проснусь я в мире невозможном,
Где-то, между будущим и прошлым.

К чему задавать вопрос:
“Чья она?”.
Просто женщина.
Ведь ночами болеет за все.
Просто женщина.
Дочь укроет и мужа простит.
Просто женщина.
И не станет Вашей женой.
Эта женщина.
Но она умеет любить.
Эта женщина.
И к чему выяснять:
“Чья она?”.
Ваша женщина.
Вы любите такую,
Как есть.
Просто женщину.
Верность, мудрость,
Достоинство, честь –
Не развенчаны.

И. Туманова

... И проснусь я в мире невозможном,
Где-то, между будущим и прошлым.

Любимец местной детворы
Не любит улочки кривые.
Выходит к морю сквозь дворы
И видит море, как впервые.
Наводит страстные глаза,
Как-будто море обнимает,
Но видит только паруса...
И здесь никто не понимает -

Он сухопутный капитан
Или Ассоль в дырявой кепке?
Его желудок и стакан
Устали ублажать соседки.
Он им не всякий! Не любой!
Прикрыл он свой сердечный клапан.
Он может снизойти в любовь,
Взойдя по собственному трапу.

А столько женщин и вина...
Так чтоб гордыня не душила!
Ведь та, которая одна -
Все, что могла распотрошила!
К ее ногам он смог сложить
Всю жизнь свою. Без сожаленья!
Теперь он не умеет жить,
Но может пить без утоленья.

Он пьет вино, и мучит баб,
И смотрит в море безнадежно.
Он завтра будет стар и слаб.
Оно - по-прежнему безбрежно.
Легко ступая на гранит,
По парапету ходят дети.
Чтоб равновесие хранить -
Ему нужны волна и ветер!

Здесь все распродано давно.
Здесь все поделено на зоны.
Лишь только бабы и вино
В достатке здесь во все сезоны.
Курортный городок в чаду,
В азарте летнего веселья.
Должно быть так же пьют в аду.
И так же пляшут до похмелья.

Нет капитана своего -
Лишь у Летучего Голландца!
И он согласен на него,
Чтобы не видеть эти танцы!

Л. Захарченко

... И проснусь я в мире невозможном,
Где-то, между будущим и прошлым.

О, если ты покоен, не растерян,
Когда теряют головы вокруг,
И если ты себе остался верен,
Когда в тебя не верит лучший друг,
И если ждать умеешь без волненья,
Не станешь ложью отвечать на ложь,
Не будешь злобен, став для всех мишенью,
Но и святым себя не назовешь,

И если ты своей владеешь страстью,
А не тобою властвует она,
И будешь тверд в удаче и в несчастье,
Которым, в сущности, цена одна,
И если ты готов к тому, что слово
Твое в ловушку превращает плут,
И, потерпев крушенье, можешь снова -
Без прежних сил - возобновить свой труд,

И если ты способен все, что стало
Тебе привычным, выложить на стол,
Все проиграть и вновь начать сначала,
Не пожалев того, что приобрел,
И если можешь сердце, нервы, жилы
Так завести, чтобы вперед нестись,
Когда с годами изменяют силы
И только воля говорит: "Держись!" -

И если можешь быть в толпе собою,
При короле с народом связь хранить
И, уважая мнение любое,
Главы перед молвою не клонить,
И если будешь мерить расстоянье
Секундами, пускаясь в дальний бег, -
Земля - твое, мой мальчик, достоянье!
И более того, ты - человек!

Р.Киплинг

... И проснусь я в мире невозможном,
Где-то, между будущим и прошлым.

.....(моему любимому мальчишке )

* * *
У нас с тобой межвозрастной конфликт.
Не помогли ни свечи, ни подкова.
И жизнь моя — как современный клип
На музыке, звучащей из былого.

Но от твоих мелодий я оглох.
Как ты от тишины исповедальной.
Мы вышли из враждующих эпох
На встречу со враждой индивидуальной.

И примиренья нам не суждены.
Кто — океан, а кто глухая дамба?
И в этой драме нет моей вины.
А уж твоей — здесь нету и подавно.

Но я тебе ни в чем не уступлю.
И ты, наверно, тоже не уступишь.
Прости, я независимость люблю
Намного больше, чем меня ты любишь.

А. Дементьев

... И проснусь я в мире невозможном,
Где-то, между будущим и прошлым.

Не живые, чужие ладони,
Этим песням при вас не жить!
Только будут колосья-кони
О хозяине старом тужить.

Ну да ладно, хватит о Есенине. Заболоцкий мне нравится не только своей темой индустриализации, но так же и тем, что пропагандировал так называемую идею "вечного возвращения" (это если словами Ницше говорить). Вспомните его "Метаморфозы":

Как мир меняется! И как я сам меняюсь!
Лишь именем одним я называюсь,
На самом деле то, что именуют мной,-
Не я один. Нас много. Я - живой
Чтоб кровь моя остынуть не успела,
Я умирал не раз. О, сколько мертвых тел
Я отделил от собственного тела!
И если б только разум мой прозрел
И в землю устремил пронзительное око,
Он увидал бы там, среди могил, глубоко
Лежащего меня. Он показал бы мне
Меня, колеблемого на морской волне,
Меня, летящего по ветру в край незримый,
Мой бедный прах, когда-то так любимый.

А я все жив! Все чище и полней
Объемлет дух скопленье чудных тварей.
Жива природа. Жив среди камней
И злак живой и мертвый мой гербарий.
Звено в звено и форма в форму. Мир
Во всей его живой архитектуре -
Орган поющий, море труб, клавир,
Не умирающий ни в радости, ни в буре.

Как все меняется! Что было раньше птицей,
Теперь лежит написанной страницей;
Мысль некогда была простым цветком,
Поэма шествовала медленным быком;
А то, что было мною, то, быть может,
Опять растет и мир растений множит.

Вот так, с трудом пытаясь развивать
Как бы клубок какой-то сложной пряжи,
Вдруг и увидишь то, что должно называть
Бессмертием. О, суеверья наши!

Н. Заболоцкий

Я совершил тягчайший из грехов,
Я не был счастлив, нет мне оправданья,
Извел я годы, полные страданья,
На поиски несбыточных стихов.
Родители мои меня зачали
Для тверди, влаги, ветра и огня,
Ласкали и лелеяли меня,
А я их предал. Горше нет печали.
Проклятье мне. Я тот, кто дал созреть
В своем уме, очищенном от чувства,
Обманчивым симметриям искусства.
Я их взалкал. А должен был презреть.
Пускай я проклят с самого зачатья,
Веди меня вперед, мое проклятье!

Х.Л. Борхес

... И проснусь я в мире невозможном,
Где-то, между будущим и прошлым.

В пыльной Москве старый дом в два витражных окошка
Он был построен в какой-то там –надцатый век.
Рядом жила ослепительно-черная Кошка
Кошка, которую очень любил Человек.

Нет, не друзья. Кошка просто его замечала –.
Чуточку щурилась, будто смотрела на свет
Сердце стучало… Ах, как ее сердце мурчало!
Если, при встрече, он тихо шептал ей: «Привет»

Нет, не друзья. Кошка просто ему позволяла
Гладить себя. На колени садилась сама.
В парке однажды она с Человеком гуляла
Он вдруг упал. Ну а Кошка сошла вдруг с ума.

Выла соседка, сирена… Неслась неотложка.
Что же такое творилось у всех в голове?
Кошка молчала. Она не была его кошкой.
Просто так вышло, что… то был ее Человек.

Кошка ждала. Не спала, не пила и не ела.
Кротко ждала, когда в окнах появится свет.
Просто сидела. И даже слегка поседела.
Он ведь вернется, и тихо шепнет ей: «Привет»

В пыльной Москве старый дом в два витражных окошка
Минус семь жизней. И минус еще один век.
Он улыбнулся: «Ты правда ждала меня, Кошка?»
«Кошки не ждут…Глупый, глупый ты мой Человек»

... И проснусь я в мире невозможном,
Где-то, между будущим и прошлым.

Научиться бы мне жить
Взвешенно,
Раствориться бы в огнях
Города –
Я устал тебя любить
Бешено,
У меня душа тобой
Вспорота!
Бьется в окна месяц-Май
Листьями,
Синим небом мне в глаза
Просится,
Ну а я стучусь к тебе
Письмами,
Да теряет письма все
Письмоносица.
А тебе их и не жаль –
Надо ли
Возвращаться снова в мир
Осени?
Где как письма листья вниз
Падали,
Где любовь как листья мы
Сбросили…
Укрывал их снегопад
Стылостью,
И хрустел над ними наст
С хрупкостью,
Ты считала их уход
Милостью,
Я считал потерю их –
Глупостью.
В серебре пришла печаль -
В инее,
Простудила сердце боль
Холодом,
Чтобы снились мне глаза –
Синими,
Чтобы падала листва –
Золотом…
Научиться бы мне жить
Взвешенно,
Не ломаться б колоском
Скошенным…
Сколько мне еще любить –
Бешено?
Сколько лет еще мне жить –
Брошенным…?

Ю. Егоров

... И проснусь я в мире невозможном,
Где-то, между будущим и прошлым.

Снег идет уже целую вечность,
Целый год не кончается ночь,
Я смотрю сквозь окно в бесконечность –
Уплывают года мои прочь.
Улетают, теряются звуки,
Голоса дорогих мне людей –
Реже встречи, и чаще разлуки…
Провожаю гостей до дверей.
Полумрак от окна до прихожей -
Пустота, тишина и покой,
И из зеркала, кто - то похожий,
Как из прошлого, машет рукой.
Раньше все было, вроде бы, четче,
Небо – выше, а воздух – светлей,
И, наверное, бег стал короче
Этих прожитых с легкостью дней.
Я, конечно, старее и проще:
Сеть морщин под глазами, у рта.
Жизни дождик осенний полощет
И смывает все мысли с листа.
Я все чаще болею тобою,
Я все чаще кусаю губу,
И, когда-нибудь, ночью глухою
Я, наверное, все же умру.
Разбуди меня утром погожим,
Прогони эту липкую грусть,
Может, мне это как - то поможет –
Я открою глаза… и проснусь?

Ю. Егоров

... И проснусь я в мире невозможном,
Где-то, между будущим и прошлым.

Я - лист, оторванный с твоих календарей,
звонок тревожащий дверной и телефонный,
я - сонных улиц тень, я - в свете фонарей,
я умираю снегом прошлогодним..
Но я прошу - ты обо мне скучай
хоть иногда - особенно под старость,
когда беда иль просто холода
стучатся в дверь твою. Какая малость
и какая милость - вспомнить про меня,
когда ты одиноко и устало
срываешь старый лист с календаря!

О. Албутова

... И проснусь я в мире невозможном,
Где-то, между будущим и прошлым.

Мир покачнулся за окном и Маргарите стало холодно -
ей быть сегодня на балу в гостях у Воланда.
Уже египетская тьма накрыла город;
она стоит - обнажена, во взгляде - холод..
И Вы вернете ей сполна (хвала всевластью!)
все то, чем счастлива была: вернется Мастер,
и будет Дом и в нем - покой и сумрак грешный,
и в переплете под рукой - роман сгоревший.

О. Албутова

... И проснусь я в мире невозможном,
Где-то, между будущим и прошлым.

IF

If you can keep your head when all about you
Are losing theirs and blaming it on you,
If you can trust yourself when all men doubt you,
But make allowance for their doubting too;
If you can wait and not be tired by waiting,
Or being lied about, don't deal in lies,
Or being hated, don't give way to hating,
And yet don't look too good, nor talk too wise:

If you can dream -- and not make dreams your master;
If you can think -- and not make thoughts your aim;
If you can meet with Triumph and Disaster
And treat those two impostors just the same;
If you can bear to hear the truth you've spoken
Twisted by knaves to make a trap for fools,
Or watch the things you gave your life to, broken,
And stoop and build'em up with worn-out tools:

If you can make one heap of all your winnings
And risk it on one turn of pitch-and-toss,
And lose, and start again at your beginnings
And never breathe a word about your loss;
If you can force your heart and nerve and sinew
To serve your turn long after they are gone,
And so hold on when there is nothing in you
Except the Will which says to them: "Hold on!"

If you can talk with crowds and keep your virtue,
Or walk with Kings -- nor lose the common touch,
If neither foes nor loving friends can hurt you,
If all men count with you, but none too much;
If you can fill the unforgiving minute
With sixty seconds' worth of distance run,
Yours is the Earth and everything that's in it,
And -- which is more -- you'll be a Man, my son!

* * *

Заповедь ( перевод М. Лозинского)

Владей собой среди толпы смятенной,
Тебя клянущей за смятенье всех,
Верь сам в себя, наперекор вселенной,
И маловерным отпусти их грех;
Пусть час не пробил - жди, не уставая,
Пусть лгут лжецы - не снисходи до них;
Умей прощать и не кажись, прощая,
Великодушней и мудрей других.

Умей мечтать, не став рабом мечтания,
И мыслить, мысли не обожествив;
Равно встречай успех и поруганье,
Не забывая, что их голос лжив;
Останься тих, когда твое же слово
Калечит плут, чтоб уловить глупцов,
Когда вся жизнь разрушена и снова
Ты должен все воссоздавать с основ.

Умей поставить, в радостной надежде,
На карту все, что накопил с трудом,
Все проиграть и нищим стать, как прежде,
И никогда не пожалеть о том,
Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно все пусто, все сгорело
И только Воля говорит: “Иди!”

Останься прост, беседуя с царями,
Останься честен, говоря с толпой;
Будь прям и тверд с врагами и друзьями,
Пусть все, в свой час, считаются с тобой;
Наполни смыслом каждое мгновенье,
Часов и дней неуловимый бег, -
Тогда весь мир ты примешь во владенье,
Тогда, мой сын, ты будешь Человек!
* * *

НЕКРАСИВАЯ ДЕВОЧКА

Среди других играющих детей
Она напоминает лягушонка.
Заправлена в трусы худая рубашонка,
Колечки рыжеватые кудрей
Рассыпаны, рот длинен, зубки кривы,
Черты лица остры и некрасивы.
Двум мальчуганам, сверстникам её,
Отцы купили по велосипеду.
Сегодня мальчики, не торопясь к обеду,
Гоняют по двору, забывши про неё,
Она ж за ними бегает по следу.
Чужая радость так же, как своя,
Томит её и вон из сердца рвётся,
И девочка ликует и смеётся,
Охваченная счастьем бытия.

Ни тени зависти, ни умысла худого
Ещё не знает это существо.
Ей всё на свете так безмерно ново,
Так живо всё, что для иных мертво!
И не хочу я думать, наблюдая,
Что будет день, когда она, рыдая,
Увидит с ужасом, что посреди подруг
Она всего лишь бедная дурнушка!
Мне верить хочется, что сердце не игрушка,
Сломать его едва ли можно вдруг!
Мне верить хочется, что чистый этот пламень,
Который в глубине её горит,
Всю боль свою один переболит
И перетопит самый тяжкий камень!
И пусть черты её нехороши
И нечем ей прельстить воображенье,-
Младенческая грация души
Уже сквозит в любом её движенье.
А если это так, то что есть красота
И почему её обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?
1955

Только три минуты длится песня,
Вспыхнет и погаснет как звезда.
Только три минуты будем вместе,
Или будем вместе навсегда.

Три минуты, три минуты
Это много или мало,
Чтобы жизнь за три минуты
Пробежала, пробежала.

Три минуты, три минуты
Это много или мало,
Чтобы все сказать
И все начать сначала.

Только три минуты чтобы сбыться
Снам в которых замыслы живут,
Чтобы сердцу биться, биться, биться
Долго после этих трех минут.

М. Танич

... И проснусь я в мире невозможном,
Где-то, между будущим и прошлым.

Всего и надо, что вчитаться,- боже мой,
Всего и дела, что помедлить над строкою -
Не пролистнуть нетерпеливою рукою,
А задержаться, прочитать и перечесть.

Мне жаль не узнанной до времени строки.
И все ж строка - она со временем прочтется,
И перечтется много раз и ей зачтется,
И все, что было с ней, останется при ней.

Но вот глаза - они уходят навсегда,
Как некий мир, который так и не открыли,
Как некий Рим, который так и не отрыли,
И не отрыть уже, и в этом вся беда.

Но мне и вас немного жаль, мне жаль и вас,
За то, что суетно так жили, так спешили,
Что и не знаете, чего себя лишили,
И не узнаете, и в этом вся печаль.

А впрочем, я вам не судья. Я жил как все.
Вначале слово безраздельно мной владело.
А дело было после, после было дело,
И в этом дело все, и в этом вся печаль.

Мне тем и горек мой сегодняшний удел -
Покуда мнил себя судьей, в пророки метил,
Каких сокровищ под ногами не заметил,
Каких созвездий в небесах не разглядел!

автор - Юрий Левитанский
Советская поэзия. В 2-х томах.
Библиотека всемирной литературы. Серия третья.
Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.
Москва: Художественная литература, 1977.

Глядишься в очи циферблата,
Упрямо стрелки подгоняя,
Иль беспокойно взгляд роняешь
На электронное табло:

Ты услыхала в час заката
(кто говорил, уж и не вспомнить),
Что сокровенное исполнить
Однажды время помогло.

Соединились в странном танце
Четыре родственные цифры,
И то ли кодом, то ли шифром
Явилось это их родство –

Прожгли и время и пространство,
Все измеренья покорили
И в мир такую мощь явили,
Что вдруг случилось волшебство!

Как будто молния блеснула,
Разрядом бухнув прямо в сердце!
И распахнулись его дверцы;
На волю вырвалась, как сон,

Мечта, Желанье. Ввысь вспорхнула,
И растворилась в поднебесье,
Ширь огласив победной песнью,
Взбодрив, как колокольный звон…

Случается однажды чудо,
Если в него ты страстно веришь,
Но не когда шагами меришь
Пол в ожидании него –

Оно придет из ниоткуда,
Внезапно – не предупреждая,
Средь лабиринтов не блуждая,
К тому, кому нужней всего.

А. Лынова

... И проснусь я в мире невозможном,
Где-то, между будущим и прошлым.

"Мои мечты и чувства в сотый раз
Идут к тебе дорогой пилигримов"
В. Шекспир

Мимо ристалищ, капищ,
мимо храмов и баров,
мимо шикарных кладбищ,
мимо больших базаров,
мира и горя мимо,
мимо Мекки и Рима,
синим солнцем палимы,
идут по земле пилигримы.
Увечны они, горбаты,
голодны, полуодеты,
глаза их полны заката,
сердца их полны рассвета.
За ними поют пустыни,
вспыхивают зарницы,
звезды горят над ними,
и хрипло кричат им птицы:
что мир останется прежним,
да, останется прежним,
ослепительно снежным,
и сомнительно нежным,
мир останется лживым,
мир останется вечным,
может быть, постижимым,
но все-таки бесконечным.
И, значит, не будет толка
от веры в себя да в Бога.
...И, значит, остались только
иллюзия и дорога.
И быть над землей закатам,
и быть над землей рассветам.
Удобрить ее солдатам.
Одобрить ее поэтам.

И. Бродский

... И проснусь я в мире невозможном,
Где-то, между будущим и прошлым.

Мне нравится ваша планета
И воздух её голубой.
И многое, - в частности, это,
Как вы говорите, «любовь».

Вы все объяснили искусно,
И я разобрался вполне.
Мне очень понравилось «грустно»
И «весело» нравится мне.

Я понял «скучать», и упорно
Я стану стремиться сюда.
А ваше «целую» и «помню»
Нам надо ввести у себя.

Ваш «труд» - это правильный метод.
И мудрая выдумка – «смех».
Одно мне не нравится, это –
Что вы называете «смерть».